Здравствуйте, Михаил Эгонович! Прежде чем перейти к основной сегодняшней теме про нефтяной рынок, хотелось бы задать вопрос. С прошлого нашего интервью Президент, общаясь с губернаторами, озвучил очередной пакет помощи. По сообщениям в СМИ, бизнес всё ещё остается недовольным принимаемыми мерами. По Вашим оценкам, новые меры как-то значимо повлияют на выживаемость бизнеса в условиях кризиса? Можно ли ждать того, что антикризисный пакет увеличится в ближайшем будущем? На мой взгляд, наиболее интересно для бизнеса было то, что с 8-го числа банки формально начали наконец выдавать кредиты под государственные гарантии на цели выплаты зарплаты компаниям из списка наиболее пострадавших отраслей. Но пока, за первые пару дней работы, сложно оценить результаты. Из опыта европейских стран, которые ввели такие меры раньше России, известно, что почти везде для доступа к кредитам на первых порах возникают бюрократические препоны, в том числе из-за неотлаженности процедур. Бюрократические проблемы и проволочки отмечены в Великобритании и Нидерландах, во Франции от заявителей требуется огромное количество бумаг, в Германии, хотя и отмечены случаи быстрого принятия решений, есть и примеры проволочек. В России можно ожидать как минимум аналогичных, если не б0льших трудностей. В любом случае, главное, что пока отличает Россию от стран Западной Европы и США – то, что озвученный пакет мер ничтожен по сравнению с масштабами проблемы и расходами развитых стран. Он оценивается примерно в 1,5% ВВП, в то время как в развитых странах заявленные пакеты мер практически везде превышают 5% ВВП, а в наиболее пострадавших – близки к 20% ВВП. Между тем, масштабы экономического спада в России во II квартале и в целом по году примерно соответствуют ожидаемым показателям наиболее пострадавших развитых стран. Так, снижение выпуска в месяцы карантина, которое пока оценивается на основе данных о потреблении электроэнергии, в целом по России составляет порядка 12%, что близко к прогнозу падения ВВП во II квартале в США и странах Западной Европы. По итогам года падение ВВП в России может составить 3-4%, что опять-таки очень близко к прогнозам спада в большинстве развитых стран. Масштабы помощи компаниям, пострадавшим от потери выручки в России должны быть гораздо больше, чем пока обещано. Думаю, что на первые два-три месяца может потребоваться до 5 трлн. руб., то есть примерно в 3 раза больше, чем выделено до сих пор. Теперь перейдём к основному событию этой неделе, сделке ОПЕК++. Как Вы оцениваете итоги переговоров? И особенно то, что США не присоединились к сделке? Реально к сделке ОПЕК++ есть два ключевых вопроса. Первый – удастся ли всем участникам сделки выполнить взятые обязательства по снижению добычи? И второй – в какой мере это снижение достаточно в свете ожидаемого сокращения потребления нефти, связанного с развитием пандемии коронавируса во II квартале? Оба эти вопросы, прямо скажем, весьма неоднозначны. Если начать с первого, в пятницу, на следующий день после решения ОПЕК++ состоялся телефонный разговор Путина и Трампа. И судя по всему, он дал довольно-таки обнадеживающий результат. Все участники сделки понимают, что так или иначе США входят в долю. Другое дело, что механизмы, посредством которых в США будет достигаться снижение добычи, будут иными, чем в странах ОПЕК. Тем не менее, эти механизмы тоже вполне могут сработать. Совсем недавно, в конце марта, добыча нефти в США достигла исторических максимумов - 13 миллионов баррелей в сутки. Но сейчас в связи с быстрым сокращение добычи маргинальными производителями, у которых себестоимость добычи слишком высока для продолжения добычи в прежних объёмах, ожидается, что суточная добыча может сократиться примерно на 2 млн баррелей, то есть на 15% от мартовской. Причем такое снижение будет достигнуто под влиянием рыночных факторов, а не в силу административного вмешательства. Это снижение составляет примерно 2,5% мировой добычи нефти. Еще на 3 млн баррелей в сутки могут сократить добычу другие страны, не участвовавшие напрямую в последней сделке ОПЕК ++ (Канада, Норвегия, Аргентина). Для сравнения, ожидаемое снижение добычи в России должно составить в апреле-мае 2,5 млн баррелей. Так что общее снижение будет составлять, по-видимому, 15 млн баррелей в день. Таким образом, в Соединённых Штатах в принципе снижение без каких-то особенных усилий со стороны административных органов может быть сопоставимо с тем, что сейчас обсудили и согласовали страны ОПЕК++. При этом возникает ещё один аспект. Дело в том, что в последние недели США очень быстро менялась роль Федеральной резервной системы в операциях на рынке корпоративного долга. Самые последние объявленные меры увеличивают баланс ФРС дополнительно до 4 трлн долларов. Из них меры на 2,3 трлн долларов объявлены только что. В том числе Федеральная резервная система готова через специально созданные фонды выкупать макулатурный долг, выпускаемый компаниями, в т.ч. долг без инвестиционного рейтинга. Как раз к этой категории сейчас относится основная часть долга небольших производителей сланцевой нефти. Возникает вопрос, будет ли готово правительство Соединенных Штатов регулировать доступ именно этого сектора к долговому рынку в условиях, когда, по сути, Соединённые Штаты взяли негласные обязательства по ограничению добычи нефти, прежде всего за счет производителей сланцевой нефти. Если эти компании получат неограниченный доступ к ресурсам ФРС, как и компании из других секторов, то это может затянуть их активность на более длительный срок, чем требуется с учётом духа достигнутого соглашения. Это вопрос, который, на мой взгляд, остаётся открытым. В принципе, без доступа к рыночному долговому финансированию эти компании начинают свёртывать операции очень быстро. И неважно, банкротятся они или нет, просто, по сути дела, их деятельность перестает быть экономически оправданной и сокращается. Мы видим, что за последние 2 недели количество действующих буровых на сланцевых месторождениях сократилось примерно на 20%. Это очень значительное падение. А добыча нефти с пиковых 13 млн баррелей в день уже сократилась на 600 тыс. баррелей до 12,4 млн баррелей. Поэтому при всём том, что к Соединенным Штатам и их действиям на внутреннем рынке есть немало открытых вопросов, тем не менее, потенциал снижения добычи в Соединенных Штатах весьма значителен. И как мне кажется, он вполне сопоставим с потенциалом снижения со стороны ОПЕК. Тем более, как мне кажется, в отличие от других стран ОПЕК подразумевается, что Соединенные Штаты будут поддерживать добычу нефти на таких уровнях, когда они не становятся нетто-экспортерами нефти. По нефтепродуктам они уже близки к этому, но по нефти ещё нет. И в таком случае вся добыча нефти в США, как предполагается, будет ориентирована только на внутренний рынок, в то время как от импорта они уже зависят не очень сильно. Другие же страны ОПЕК реально сокращают добычу, которая идет на экспорт, на мировой рынок. Естественно, их влияние на ситуацию немножко другое. Таким образом, первая сторона вопроса — это то, достаточен ли будет вклад США. Я здесь скорее оптимист, чем пессимист. Ну, опять-таки, в силу того что механизмы сокращения добычи в Америке будут совершенно другими, чем в странах ОПЕК, надо всё-таки подождать, как пойдёт дело. Теперь по второй части проблемы, достаточно ли достигнутое сокращение для того, чтобы балансировать спрос и предложение во II квартале? На мой взгляд, совершенно недостаточно. В Соединенных Штатах пока мейнстримовский прогноз падения экономики во II квартале – это 12%. Производство бензина и авиационного керосина уже сократилось примерно на 50%по сравнению с уровнем годовой давности. В хранилищах нефти остается примерно 1,3 млрд баррелей запаса свободной емкости, который, по существующим прогнозам, с учетом профицита нефти на рынке, будет заполнен к концу мая. А май – это только второй месяц квартала. В этих условиях вряд ли можно ждать быстрого улучшения ситуации. Строго говоря, текущее потребление II квартала больше соответствует снижению поставок нефти примерно на 20-30%, а никак не на 10-12%, как это следует из сделки ОПЕК. И это снижение спроса касается не только Соединенных Штатов, это касается Евросоюза, это касается Индии, то есть всех основных крупнейших потребителей нефти на мировом рынке. Единственное исключение – это Китай. Но его недостаточно для балансировки глобального потребления. Тем более что Китаю тоже некуда экспортировать свою продукцию. И вряд ли оживления китайской экономики будет достаточно, чтобы нормализовать ситуацию на рынке. Я полагаю, что реакция фондовых (и вообще всех финансовых рынков) на первый сигнал о достижении соглашения ОПЕК+ является чересчур оптимистической в краткосрочном плане. Ни о каком возвращение цен на нефть к уровню 40 долларов за баррель во II квартале речи не может быть в принципе. Хорошо, если она будет колебаться в нынешнем диапазоне от 25 до 35 долларов (я имею в виду марку Brent). Поэтому для многих стран всё равно нынешний уровень цен едва ли принесёт облегчение и будет создавать для них большие краткосрочные проблемы. Пока не прогнозируется столько же глубокого спада в Евросоюзе и США в III и IV квартале. И, соответственно, в III-IV квартале потребление нефти может несколько подрасти, так что можно ожидать, что к концу года текущие предложение и потребление, если сделка не распадётся, будет близко к балансу. И в таком случае целевой уровень цен на нефть марки Brent сможет в конце года приблизиться к 40 долларам. Но проблемы продолжатся и в начале 2021 года, поскольку мировые запасы нефти будут избыточными, а хранилища будут заполнены до отказа. Они будут находиться на исторических максимумах. Именно исходя из этого, ОПЕК в своём соглашение предполагает поддерживать добычу на сравнительно низком уровне и в I полугодии 2021 года. В этот период часть прироста потребления нефти, возможно, будет покрываться за счет снижения запасов, чтобы в дальнейшем свободные ёмкости в хранилищах могли играть роль буфера при резких колебаниях спроса, предложения и цен на нефтяных рынках. Так что тяжелые времена для ОПЕК только начинаются. В любом случае предстоит затяжное поддержание добычи на исторически низких уровнях. При всём том, что цены, комфортные для России, восстановятся не раньше, чем через полгода. И надо понимать, что эти уровни цен все еще будут очень некомфортны для большинства других игроков, включая производителей сланцевой нефти в Соединённых Штатах, Саудовскую Аравию, Канаду и многих производителей в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Так что, мне кажется, что в среднесрочном плане нефтяной рынок ждут весьма непредсказуемые и в то же время интересные времена. Начиная с 2021 года можно ожидать скорее дестабилизации поставок, а не спроса. Потому что может начать нарастать политическая нестабильность в тех странах, маргинальных производителях нефти, у которых издержки или цена отсечения бюджетов слишком высоки по сравнению с нынешним уровнем цен. Также начнет сказываться снижение инвестиций в месторождения с высоким уровнем издержек. Но Россия и Саудовская Аравия от этого могут только выиграть. Потому что для них расчистится место на рынке, в то время как могут происходить скачки цен на фоне опасений недостаточных поставок нефти. И Россия, и Саудовская Аравия смогут начать восполнять эти пробелы на мировом рынке. Под этими странами – маргинальными производителями Вы подразумеваете Иран и Венесуэлу? Нет, не только. И Оман, и Ливия. Мы не знаем, например, как будет развиваться эпидемия в африканских странах-поставщиках нефти, таких как Ангола и Нигерия. Уже есть информация о свертывании ряда проектов на континенте. Кроме того, в силу скученности населения и большой доли ВИЧ-инфицированных, смертность от коронавируса в некоторых странах Африки южнее Сахары может быть выше, чем в других регионах, и продолжительность эпидемии может оказаться более длительной. Что в этом случае будет происходить с добычей нефти, в странах, подверженных эпидемии, мы до конца не понимаем. По крайней мере, в другой сфере, в горнодобывающей промышленности, на медных шахтах и других рудниках уже нередки случаи локдауна в связи с коронавирусом. А в Швейцарии, например, временно приостановили работу три аффинажных завода, создав дефицит на рынке золота в слитках, что подтолкнуло цены на золото вверх в последнее время. Поэтому ситуация непредсказуема. И с точки зрения долгосрочных последствий для рынка нефти, мне кажется, в 2021 году баланс рисков будет смещаться в сторону снижения предложения, нежели в сторону падения спроса. Если говорить о влиянии сделки на российскую экономику. Что меньшее из зол для России, сокращение цен на нефть, скажем, до 25 долларов или сокращение добычи на 20%? Как распределится сокращение добычи между отечественными нефтяными компаниями, исходя из каких критериев? Можно ли сейчас оценить влияние этого сокращения добычи на ВВП в 2020 г.? В целом снижение добычи – это меньшее из зол по сравнению с падением цены до 20 долларов за баррель нефти Urals. А реально в постоянных ценах она в марте падала до исторических минимумов за последние 75 лет, начиная с 1974 года. Поэтому выбирать не приходится. Либо падение цены в два-три раза от уровня 40 долларов за баррель, либо снижение выпуска на 23% и поддержание цены около 30 долл. во II квартале. Очевидно, что баланс выручки говорит в пользу снижения добычи, а на падения цен. Но проблема состоит в том, что для производителей сланцевой нефти это вопрос просто прекращения бурения новых скважин и вывода из действия текущих (что не составляет большой сложности). А для России масштабы сокращения и их распределения по месторождениям – это технологический вопрос. Насколько я понимаю, месторождения – в разных стадии эксплуатации, на них будут сильно различаться последствия от закрытия действующих скважин. Может получиться так, что некоторые из них потом уже невозможно будет оживить. Возможно, это касается, в том числе сильно выработанных местонахождений. Поэтому в плане пропорции, скорее всего, это будут сложные переговоры, касающиеся того, как распределяются возможности оптимального сокращения добычи по месторождениям и компаниям, которые их эксплуатируют, нежели просто формальное распределение квот. Скорее всего, возможности сокращения добычи в разрезе месторождений и даже конкретных скважин нашему Министерству энергетики были известны заранее. Часть из этого снижения наверняка будет достигнута за счет временного прекращения бурение новых скважин, потому что поддержание стабильной добычи сильно зависит от темпов нового бурения в силу быстрого истощения старых месторождений. На части действующих скважин, возможно, получится уменьшить дебит без их консервации. А часть малодебитных и малорентабельных скважин на старых месторождениях (по некоторым оценкам их доля близка к 30%), возможно, будет закрыта. Это может привести к неравномерному распределению снижений и приростов между компаниями. Для сравнения можно сослаться на данные Аналитического центра при Правительстве РФ, согласно которым в 2017 году увеличение добычи на 5,1 млн т обеспечили в основном независимые нефтяные компании и «Газпром нефть», а снижение на 5,7 млн т произошло у «Сургутнефтегаза», «Лукойла» и «Роснефти», на которые пришлось примерно 2/3 общего снижения. Из теории мы знаем, что картели неустойчивы. Долго ли сможет продержаться новая сделка? Если США, хоть и не явно, но присоединились к сделке, не изменится ли их позиция в случае политических перестановок осенью? Не нарастят ли они добычу в случае восстановления мировых цен? Мы этого не знаем. Потому что в предыдущие кризисы наращивание добычи нефти в Соединённых Штатах происходило за счет производителей сланцевой нефти, на которых приходилось ок. 1/3 добычи. Этот рынок был конкурентным и на нем преобладали малые компании, на которые приходится примерно 90% всех скважин. В среднем в такой компания занято порядка 12 человек. Но что случится с этими производителями к середине 2021 года, честно говоря, сказать очень трудно. В действительности речь идёт о глубоком переделе рынка сланцевой нефти в США и, возможно, его олигополизации. Но в переделе этого рынка заинтересованы не только Россия и Саудовская Аравия, но и нефтяные мейджоры в самих Соединенных Штатах Америки. Последние усилили давление на администрацию Трампа с целью предотвратить слишком активную экономическую помощь со стороны Федеральной резервной системы и правительства небольшим производителям сланцевой нефти. Exxon Mobil, Shevron, Occidental специализируются на добыче шельфовой нефти и других традиционных видах добычи, но участвуют в той или иной мере и в операциях на рынке сланцевой нефти. Для них мелкие производители – это такие же конкуренты, как для России и Саудовской Аравии. И они столь же заинтересованы в устранении этих конкурентов, как Россия и Саудовская Аравия. И не исключено, что, в том числе при активном лоббировании этих компаний, внутренний рынок нефтедобычи в Соединённых Штатах через полтора года преобразится и станет гораздо более монополизированным, чем сейчас, а доля малых производителей сведётся к минимуму. При таком сценарии, конечно, властям реально контролировать ситуацию на американском рынке будет гораздо проще. Михаил Эгонович, каким Вы видите влияние текущей ситуации на рынке нефти на рынки газа и угля, альтернативной энергетики? Если говорить о краткосрочной ситуации, то, естественно, во всём мире происходит резкое сокращение потребления электроэнергии. В России эластичность потребления электроэнергии при падении выпуска составляет примерно 0,6-0,7. То есть на каждый процент падения выпуска потребление электроэнергии снижается на 0,.6-0,7%. В других странах мира эластичности могут варьироваться, но в любом случае, на период карантина и локдаунов потребление электроэнергии снижается. Когда речь идет о краткосрочном снижении, то угольная генерация, как правило, сокращается в последнюю очередь, поскольку остановка угольных энергоблоков наиболее затратна. Краткосрочные колебания в своём энергобалансе большинство стран пытается нивелировать за счёт других форм генерации. Как правило, роль такого краткосрочного балансирующего поставщика играют либо газовые станции, либо гидроэлектростанции в зависимости от структуры энергобаланса. Поэтому в краткосрочном плане, несомненно, спрос на уголь на мировом рынке сократится и цены на него тоже упадут. Но возможно, это будет не столь значительно, как если бы речь шла о более долгосрочном устойчивом снижении энергопотребления. Я думаю, что одним из последствий этой эпидемии будет и то, что в рамках долгосрочной тенденции спроса на мировом рынке на энергетический уголь будет то, что кривая спроса на энергетический уголь не просто сдвинется немножко вправо (это означало бы, что запланированные приросты угольной генерации просто отложатся на два-три года). Но в действительности новые инвестиционные проекты с угольными станциями в таких странах, как Индия, Вьетнам, Индонезия, которые по-прежнему продолжают развивать угольную генерацию, не просто отложатся. Речь идёт и о том, что с каждым годом вводить новые угольные станции становится всё труднее, поскольку усиливается давление, связанное с глобальным потеплением. И всё большая доля политиков и населения, в том числе в странах, по-прежнему развивающих угольную генерацию, начинают понимать, что делать ставку на уголь больше уже невозможно из-за негативных климатических последствий. Поэтому чем больше будут откладываться новые проекты, тем более вероятно, что будут приниматься решение об их замещении альтернативными источниками генерации. Какими конкретно, это зависит от структуры энергобаланса и возможностей природных ресурсов каждой конкретной страны. В Индии, например, совершенно очевидно, солнечная энергетика используется в ничтожных объёмах по сравнению с потенциалом этой страны. И, безусловно, очень значительная часть угольной генерации, которая там планируется к вводу в ближайшие пять лет, вполне могла бы быть замещена развитием солнечной энергетики. Индия приближается к breakeven price (цена, при которой себестоимость солнечной энергетики будет сопоставима с угольной) очень быстро. И соответственно, уже даже экономические барьеры для развития солнечной энергетики устраняются буквально на глазах. Несмотря на то, что еще преждевременно делать слишком однозначные прогнозы и выводы, но я думаю, что в свете сказанного уместно прозвучит достаточно жесткое предупреждение: эпидемия коронавируса может оказаться последним гвоздем в гроб развития угольной генерации. То есть старые угольные станции будут доживать свой срок, но масштабы ввода новых мощностей, заявленные странами до эпидемии коронавируса, могут намного сократиться и уже не восстановятся никогда. На мой взгляд, это серьезное основание для того, чтобы ОАО «РЖД» скорректировать свою инвестиционную программу в части развития железных дорог Сибири и Дальнего Востока, пропускная способность которых по-прежнему в значительной мере ориентирована на экспортные угольные потоки. Мне кажется, что сейчас гораздо разумнее ориентироваться не на сверхоптимистический сценарий угольных компаний, а наоборот, на наиболее консервативные сценарии из числа тех, которые были подготовлены независимыми экспертами незадолго до этого кризиса. С точки зрения долгосрочных перспектив рынка нефти. Видите ли Вы риск, что развитие электромобильного транспорта изменит рынок нефти – сократится спрос на бензин, на масла к двигателям внутреннего сгорания? Что касается технических возможностей электромобильного транспорта, мне кажется, пока принципиально ничего не изменилось. Главная проблема здесь, не в новых возможностях предложения, а в потенциальных изменениях спроса. Коронавирус может привести к реконфигурации системы расселения, практик работы и спроса на личный и общественный транспорт для деловых поездок. Личных автомобильных поездок может стать меньше, чем было до кризиса. И возникнет проблема того, как потребительский рынок будет адаптироваться к снижению спроса на поездки. Не исключено, что шеринговая экономика будет в такой ситуации получать больше распространения прежде всего потому, что поддерживать индивидуальные расходы домохозяйств на автомобили, которые слишком редко используются в условиях удалённой работы и малого числа поездок станет экономические обременительно. В этой ситуации экономика спроса будет сдвигаться в пользу электротранспорта потому, что стоимость жизненного цикла эксплуатации электромобиля гораздо ниже, чем у автомобиля с двигателем внутреннего сгорания и его выгоднее эксплуатировать в шеринговом формате. И это может очень сильно повлиять на спрос. В остальном пока ничего не изменилось. На цену батарей коронавирус, едва ли, сильно повлиял. Экономика производство батарей и их параметры эффективности, (прежде всего длительность эксплуатации батарей, что сейчас является большим ограничителем экономичности электромобилей) - там пока никаких прорывных событий не происходит. Эпидемия коронавируса, если и повлияла на развитие событий, то скорее негативно из-за того, что нарушила производственные цепочки и, возможно, замедлила какие-то улучшения в этой сфере. Поэтому мне кажется, что наибольшее влияние будет происходить со стороны спроса, а не со стороны предложения. То есть, грубо говоря, в силу изменения роли личных контактов в экономической жизни и в личной жизни может снизиться вопрос на поездки на легковом транспорте и, соответственно, измениться оптимальная структура потребления автомобилей. И электротранспорт в результате может сильно выиграть. Но опять же, это пока только догадки. Ещё очень рано делать какие-то далеко идущие выводы на эту тему. Но всё-таки если цена на нефть снижается и снижается цена бензина, может это актуально не для нашей страны, но для США. Могут ли традиционные автомобили на двигателе внутреннего сгорания получить какое-то преимущество по сравнению с электромобилями? Или это незначительные факторы? Это может быть только на краткосрочном горизонте. Учитывая структуру затрат основных производителей нефти, долгосрочная цена на нефть не может опускаться ниже 45 долларов за баррель. Экономически же оправданная долгосрочная цена при сложившихся уровнях предложения нефти всё-таки тяготеет к 60 долларам за баррель. Поэтому сохранение существующих цен на уровне 30 долларов за баррель на долгосрочную перспективу совершенно невозможно. А если цены подрастут до 60, то всё равно продолжится тенденция к переключению спроса на альтернативные источники энергии, в том числе и в силу восстановления цен на моторное топливо. В конце не могу не задать вопрос, который много обсуждался последний месяц. Как Вы считаете, в начале марта просчитывали ли переговорщики от России все последствия отказа от соглашения? Стоило ли отказываться от сокращения добычи тогда, в начале марта, чтобы обвалить нефтяные цены, валюту, фондовые рынки и согласиться на сокращение через месяц? На мой взгляд, вклад эпидемии коронавируса в регионах с наиболее высоким потреблением нефти, Евросоюзе, Америке и Индии, оказался гораздо большим, чем история с развалом сделки ОПЕК и полностью вытеснил последствия этого развала. С точки зрения ситуации на рынке и последующих действий производителей нефти, неважно, развалилась бы в начале марта это сделка или нет. Всё равно к началу апреля страны ОПЕК столкнулись бы с фактом небывалого доселе падения потребления нефти во II квартале на 30%. Подобные ситуации в прошлом никогда не позволяли поддерживать ранее достигнутые соглашения членов ОПЕК. Всё равно ОПЕК должна была пройти через какой-то острый кризис, прежде чем участники картеля смогли бы добиться нового соглашения и согласиться на столь драконовские условия нового сокращения добычи. Поэтому, на мой взгляд, история конфликта между Россией и Саудовской Аравией в начале марта уже ушла в далекое прошлое. Скорее, может быть, она даже помогла ускорить достижение новой сделки потому, что наложилась на каскадное распространение локдаунов из-за коронавируса и сделала гораздо более очевидным для всех мировых игроков, включая США, что соглашения по нефти нужно достигать любой ценой и в расширенном составе. Мне кажется, не случись этого конфликта между Россией и Саудовской Аравией в начале марта, и Соединенные Штаты гораздо труднее было бы подвигнуть к сотрудничеству, чем это происходит сейчас.