Здравствуйте, Михаил Эгонович. Хотя фон для нашего разговора не очень позитивный, я всё равно очень рад возможности задать Вам накопившиеся вопросы.
Распространена точка зрения, что каждый новый кризис не похож на предыдущие, и потому кризисы труднопредсказуемы. Михаил Эгонович, можно ли о текущей ситуации в мире и в стране говорить как о кризисе? И если да, то в чём особенности нынешнего кризиса?
Да, однозначно, сложившаяся ситуация – это кризис, причем кризис глобальный, который с наибольшей вероятностью приведет к глобальной рецессии, то есть к отрицательным темпам роста всей мировой экономики. Для России тоже сейчас более вероятный сценарий – это сценарий отрицательных темпов роста ВВП по итогам 2020 года. И главная особенность текущего кризиса, которая делает его уникальным за весь период начиная с конца Второй мировой войны – это то, что это первый кризис, который вызван внеэкономическими событиями. Его главным двигателем являются события не экономические, а эпидемиологические, связанные с совершенно другими факторами, находящимися вне экономических процессов. И собственно говоря, средствами экономической политики управлять ситуацией становится трудно. Главным фактором, от которого зависит, по крайней мере в ближайшее время, развитие кризисных процессов, являются темпы распространения коронавирусной инфекция в мире и те последствия, которые связаны с масштабами этого распространения. Действительно, ситуация беспрецедентная за последние 70 лет
Можно ли говорить, что Россия испытывает двойной шок – кроме карантина, ещё и снижение цен на нефть?
У каждой страны свои проблемы. Если бы у нас не было нефти, то мы бы зависели от экспорта продукции обрабатывающей промышленности, как, например, Южная Корея. И у нас были бы проблемы, связанные со схлопыванием цепочек добавленной стоимости.
Или как в Германии, которая очень сильно зависит от автомобильной промышленности. Автомобили в мире просто перестали покупать. Так что масштабы спада в Германии сейчас весьма близки к возможным масштабам спада в России даже не потому, что у нас похожим образом пострадает внешняя торговля. А просто потому, что масштабы вынужденного прекращения деятельности компаний из-за карантина и в России, и в Германии оказываются очень похожи.
Например, только что был опубликованы оценки Центра макроэкономического анализа и прогнозирования, сделанные на основе межотраслевого баланса. В среднем только прямые потери российского ВВП по цепочкам добавленной стоимости в результате карантина оцениваются в 20% ВВП на срок действия карантина для тех территорий, где карантин введен в полном масштабе. То есть грубо говоря, если, допустим, вся Россия оказывается на карантине на месяц, то это 20% поделить на 12 – примерно таков масштаб снижения годового ВВП страны, которое произойдет в результате карантинных мер. Если карантин растягивается на 2 месяца, то это уже 20% поделить на 6, то есть минус 3% от годового валового внутреннего продукта
Вчера прошла новость, что обанкротилась крупная американская компания Whiting Petroleum, добывающая сланцевую нефть. Можно ли считать, что замысел по вытеснению сланцевиков сработал? И какую динамику цен на нефть Вы прогнозируете до конца года и в среднесрочном периоде? Возможно ли новая трехсторонняя сделка ОПЕК-Россия-США?
Сланцевая нефть является стержнем, вокруг которого вращается вся интрига на нефтяном рынке. Сланцевая нефть на протяжении последних 10 лет была, как англичане говорят, фрирайдером на нефтяном рынке. Грубо говоря, ехала зайцем, паразитируя на картельных сделках ОПЕК, а в дальнейшем ОПЕК+Россия. Страны ОПЕК добровольно ограничивали добычу нефти для того, чтобы сдержать затоваривание нефтяных рынков, а сланцевая отрасль никак ограничений не испытывала. И, по сути дела, захватывала всё большую долю мирового рынка благодаря самоограничениям ОПЕК.
Сланцевая нефть довольно успешно пережила предыдущий шок 2014-2015 гг., когда падение цен на нефть было вполне сопоставимо с нынешним. Но ситуация на рынке сланцевой нефти тогда сильно отличалась от ситуации на рынке сланцевой нефти сегодня. Для того чтобы продолжать быстро бурить скважины взамен истощенных сланцевом компаниям нужен доступ к рынкам капитала. И 5 лет назад финансовый рынок твердо верил в будущее сланцевой промышленности и был абсолютно уверен, что сланцевики имеют прекрасные перспективы по наращиванию добычи и получению прибыли. Поэтому даже при снижении цен на нефть эти компании имели доступ к капиталу и могли продолжать бурить скважины. Пускай на какое-то время они замедляли эту активность, но затем они продолжали активно развиваться. Добыча сланцевой нефти вообще легко наверстывала упущенное во время восстановительного роста цен на нефть.
Сейчас ситуация оказалась другой. Финансовые рынки еще до начала кризиса перестали верить в перспективы дальнейшего роста сланцевой добычи. И это ещё во втором полугодии 2019-го года сильно негативно сказалось на доступе сланцевых компаний к капиталу. Цены на их акции довольно заметно снижались, в том числе у ведущих производителей сланцевой нефти, типа Chesapeake Energy. Поэтому акционеры стали избегать вложений в капитал этих компаний. А на кредитном рынке эти компании сильно зависели макулатурных облигаций без инвестиционного рейтинга. Если доля нефтедобычи в Соединенных Штатах составляет всего 1% ВВП, то доля нефтяных компаний на рынке облигаций достигала 8%. И сейчас банки практически не финансируют сланцевую отрасль. При этом надо понимать, что падение цен на нефть ниже 40 долларов за Баррель делает медианную компанию сланцевой отрасли по сути дела убыточной. Это не покрывает расходов на бурение скважин и добычу нефти у средней компании. Следовательно, порядка половины компаний уже не в состоянии при таких ценах покрывать издержки бурения.
Следующая проблема - еще в начале марта многие эксперты утверждали, что компании, добывающие сланцевую нефть, надежно захеджированы от падения цен на нефть и благодаря покупки пут-опционов они имеют возможности до конца 20 года продавать нефть по ценам близким 60 долларов за баррель. Сейчас, когда этой проблеме стали уделять больше внимания, выяснилось, что это не соответствует действительности. Оказалось, что всего 53% контрактов захеджированы. Причём средняя цена хеджирования тяготеет к 50 долларов за баррель, а не к 60. И более того, половина из тех, кто захеджировался, для снижения расходов на эти цели прибегали к дополнительным опционам по цене на уровне 45 долларов за баррель. Это означает, что они застрахованы в диапазоне цен от 45 до 50 долларов и что они начинают терять деньги при более глубоком падении цен на нефть.
В конце марта цена упала уже более, чем в 2 раза, ниже этого уровня. И по сути дела основная часть компаний, примерно ¾, оказалась без хеджирования. Отсюда и тревожные сигналы с рынка. Сейчас эксперты оценивают, что примерно треть сланцевых компаний может прекратить свое существование. И банкротство, о котором вы говорите, - это, по сути, только первая ласточка. На прошлой неделе произошло сокращение количества скважин сразу на 8%. Это очень серьезное падение. И кроме этого известно, что многие скважины работают на холостом ходу, потому что нефть, откаченную со скважин, становится просто некуда девать физически.
Поэтому для рынка сланцевой нефти ситуация очень тяжелая, и готовность президента Трампа обсуждать возможности, по сути дела, нового картельного передела мирового рынка нефти с участием ОПЕК, России и Соединенных Штатов отражает обеспокоенность американской нефтяной отрасли, сложившейся очень опасной для них ситуации. На этот раз, в отличие от предыдущих кризисов падение добычи сланцевой нефти может оказаться необратимым. У сланцевых компаний просто не будет доступа к рынкам капитала, чтобы нарастить добычу после восстановления нефтяных цен.
Если вернуться к антикризисным мерам нашего Правительства. Мы видим, что за рубежом предпринимают мощные меры поддержки населения и бизнеса: в США на 2 трлн, по миру – на 5 трлн долл. На этом фоне пакет мер Правительства (первоначальный на 300 млрд, новый – на 1.4 трлн руб.) кажутся скромными. Мои знакомые из бизнеса сильно негодовали на прошлой неделе по поводу того, что мер Правительства недостаточно. Мы видели, что встреча бизнеса с Президентом была очень эмоциональной. Как Вы оцениваете текущие действия Правительства и какие дальнейшие шаги ожидаете?
Обращает на себя внимание сегодняшнее заявление Президента. Он ответил о продлении локдауна до конца апреля. Хотя Президент и заявил, что субъекты Федерации по решению глав регионов могут принимать решения об изъятии из режима локдауна в случае относительно спокойной эпидемиологической обстановки, но он ни словом не обмолвился, в отличие от предыдущего своего обращения неделю назад, о мерах дополнительной поддержки бизнеса, который, несомненно понесет очень тяжёлый экономический урон в результате такого продления локдауна.
Более того, он продлевается на прежних условиях - все компании обязаны платить заработную плату. А в компаниях сферы услуг, несырьевой экономики, работающих непосредственно на потребителя, с небольшими объемами капитала, в компаниях малого и среднего бизнеса резервов ликвидности для этого нет.
При этом масштабы поддержки, которую до недавнего времени декларировало Правительство РФ, действительно, не сопоставимы с тем, что при аналогичных масштабах спадов и локдаунов задекларировали правительства Франции, Испании, Германии, Великобритании, США. Там речь идет о поддержке бизнеса с помощью кредитов и прямых бюджетных ассигнований на выплату заработной платы работникам, попавшим в ситуацию работы неполное время или вынужденные отпуска. В перечисленных странах масштабы помощи колеблются от 3,5-5% ВВП, как в США, до 20% ВВП в Испании.
В России пока было заявлено о мерах помощи компаниям на выплату заработной платы в размере 0,1% ВВП, что просто капля в море с учётом даже масштабов деятельности отраслей, наиболее пострадавших от локдауна, таких как рестораны, кафе, развлечения, гостиницы и т.д. Доля этих компаний сейчас оценивается как минимум 2% ВВП и 5% занятых.
Только что прошло заявление, ещё раз подтверждающее, что Правительство выделило 2,6 млрд руб. на поддержку компаний в сфере туризма и смежных отраслей. Но если исходить из того, что с помощью этих средств была сделана попытка профинансировать хотя бы минимальную заработную плату на том уровне, на котором сейчас объявило Правительство Москвы 19500 руб., то лишь немногим более 130 тысяч работников могут получить такую помощь. Между тем, речь реально идёт как минимум о 3,5 млн. работников, чья деятельность может быть прекращена в условиях локдауна. Только в Москве ожидается, что без работы могут остаться около 500 тыс. чел.
Более того, как недавно на обсуждении этого вопроса Президентом с членами Правительства заявил председатель Счётной палаты Алексей Кудрин, такого рода незначительные размеры помощи, пока ещё составляющие менее 1% ВВП, не характерны для предыдущих кризисов в России. Предыдущий, похожий по размерам, масштаб спада производства был в России в 2009 году, когда ВВП сократился примерно на 8%. Безработица на пике превысила 9%. Тогда Правительство РФ приняло решительные меры по финансовой поддержке экономики и населения. На эти цели было направлено, как сейчас в развитых странах, около 10% ВВП из резервных фондов. А доходы населения в 2009 году вообще не снились, поскольку в этот же момент пенсии были увеличены примерно на 50%.
Эпидемия вряд ли будет носить долгосрочный характер (горизонт развития пандемии в России пока скорее ограничивается 2020 годом). В этих условиях позиция Правительства, которое пытается во что бы то ни стало растянуть выплаты из резервных фондов на 5-6 лет, совершенно лишена смысла. Объём ФНБ (ок. 12% ВВП) вполне позволяет потратить в этом году на поддержку бизнеса ресурсы, которые сопоставимы с теми, которые тратят развитые страны. Кроме того, поскольку государственный долг России ничтожно мал (всего 15% ВВП), то вполне возможно привлечение дополнительных не эмиссионных ресурсов за счет прямых рыночных заимствований, тем более что у банков имеется достаточно ликвидности для размещения в государственные долговые бумаги.
Пока ни то, ни другое не делается. Задекларированные меры работают очень плохо. Например, объявлена поддержка выплат заработной платы или получении кредитов под гарантии Корпорации малого и среднего бизнеса с последующим рефинансированием этих кредитов Центральным банком в пределах 500 млрд руб. Сейчас идут жалобы компаний, которые обращались в Сбербанк и ВТБ. По сути дела, с предпринимателями никто не хочет разговаривать, требуют огромное количество подтверждающих документов, которые сейчас просто негде получить. Фактически эта процедура является нерабочей.
Здесь мы наблюдаем резкий контраст с тем, насколько быстро и оперативно реагируют администрации и банки многих развитых стран, где все такого рода барьера снимаются быстро и без проволочек, а компании, находящиеся в тяжёлом положении, действительно быстро получают доступ в ликвидности. Если эти проблемы ближайшую неделю не будут урегулированы, то реально в более долгосрочной перспективе это может привести к довольно тяжелым экономическим и социальным последствиям.
Государственный сектор, к которому относятся в том числе и многие сырьевые компании, а также весь бюджетный сектор, в этом случае пострадает в минимальной степени. Все эти компании продолжат свое существование, они будут выплачивать заработную плату своим сотрудникам. Это же касается предприятий бюджетной сферы, здесь каких-либо осложнений мы не ожидаем. A вот компании несырьевой экономики, особенно секторов услуг и особенно малый и средний бизнес, и люди, которые в них работают, окажутся на положении компаний и граждан второго сорта.
Эти компании фактически не получат доступа к необходимым ликвидным средствам. Необходимость выплачивать зарплату при полном отсутствии выручки обернется долгом и даже уголовными преследованиями руководителей компаний. После кризиса многие такие компании превратятся в компании-зомби, которые будут слишком обременены невыполнимыми и неоплаченными обязательствами, чтобы иметь возможность снова возобновить свою нормальную деятельность после кризиса. Многим предпринимателям будет легче закрыть эти компании или подвесить их в коматозном состоянии и начать раскручивать бизнес с нуля, создавая новые фирмы, не обременённые старыми долгами. Но на это уйдёт очень много времени. А это, в свою очередь, приведёт, во-первых, к гораздо более затяжному выходу из кризиса, как это собственно и произошло по похожим причинам в 2014-15 годах, а во-вторых, к очередному уменьшению доли несырьевой экономики и частного сектора. Снова необоснованно возрастёт доля государственного сектора, доля предприятий сырьевых отраслей. А частный несырьевой сектор, который, строго говоря, должен был бы стать ключевым двигателем восстановительного роста (потому что ускоренный рост за счет сырьевого сектора в современном мире становится невозможным), этот частный сектор будет находиться в нокдауне, и уйдет много времени на восстановление его активности.
Кроме того, сегодня, например, был проведён дистанционный научный совет ВЦИОМа, который был посвящён как раз проблеме коронавируса. И социологи на основе своих материалов тоже высказывали обеспокоенность этими тенденциями. Потому что, помимо очевидных негативных последствий такого рода политики Правительства, это может привести и к долгосрочным социальным последствиям. По сути дела, назревает, разделение общества на тех, кто оказался более-менее защищен в период кризиса, и на тех, кого государство фактически бросило на произвол судьбы. И количество тех отверженных, которые в данном случае будут испытывать достаточно негативные эмоции, количество таких людей окажется очень значительным. Это вызовет дополнительный рост социальной напряженности и раскол в обществе, которое и без того испытывает стресс из-за эпидемии и экономического кризиса. И последствия такого социального раскола могут быть весьма долгосрочными.